Ну, словов-то нет.
И как я люблю, когда все угадывается.... ну как люблю )) мууур ))
"Охота на единорогов" МэвисВ рамках свободного участия отзыв на
Охоту на единорогов Мэвис по заявке
evenoverПредупреждение: заранее прошу прощения как у заказчика, так и у автора.
Никто не сможет быть вечно слабым,
Никто не сможет сберечь от паденья;
Я оставляю себе право молча смотреть
На тех, кто идет вслед движущейся звезде.
Б.Г.читать дальшеДля меня говорить о Мэвис – дело безнадёжное. Вот уже больше двух лет я собираюсь с силами, чтобы взять – и сказать, как когда-то неосмотрительно ей обещала. И у меня не получается, сколько бы раз я ни пыталась. Как у той сороконожки, которая задумалась о том, как же она справляется со своими ногами при ходьбе, и тут же в них запуталась. Пока читаешь фик – тебе всё ясно, словно смотришь сквозь кристально прозрачное стекло, но стоит начать его анализировать – и слова исчезают, не родившись. О Мэвис я могу только молчать – настолько выразительно, насколько хватит невеликих невербальных талантов. Но я отдаю себе отчёт, как это бесконечно несправедливо по отношению к прекрасному автору, а потому попытаюсь ещё раз, хотя мне упорно кажется, будто я только лью воду, а всё самое важное, то, что делает фики Мэвис фиками Мэвис, ускользает сквозь пальцы.
Всем заинтересованным лицам известно, как читают фикридеры. Открывая форумский топ, первое, что делает опытный читатель – находит пейринг фика, и в зависимости от симпатии/антипатии к означенным героям либо открывает страницу, либо нет. Фэндом давно разделился на снюпинистов, гарридрачников, снарристов, севлюцистов и прочих, и прочих, и прочих. Однако, хотя Мэвис и принадлежит к числу пишущих снейпоблэк, она автор из разряда тех, которых читают все, несмотря на цеховую (пейринговую) принадлежность. Да и сама она, если взглянуть на её фики, хоть и отдаёт предпочтение Блэку и Снейпу, не боится экспериментировать с другими героями поттерианы.
«Охота на единорогов» как раз подобный случай. Главными героями здесь заявлены Гарри Поттер и Невилл Лонгботтом – не слишком типичные персонажи для пары, не так ли? Но для Мэвис, как я убедилась, нет ничего невозможного. Она умеет найти те нити, которые свяжут героев, да так, что читателю и в голову не придёт усомниться в существовании этих невидимых пут. А для того, чтобы начать искать, она частенько применяет достаточно распространённый в литературе ход - объединяет героев (не обязательно территориально) некой общностью обстоятельств. Просто так проще выделить их из толпы и, выдернув из привычной бытовой кутерьмы, заставить обратить друг на друга внимание, приглядеться получше.
Вот и в «Охоте» Мэвис, хотя и не отгораживает Гарри и Невилла от окружающих на замкнутой и закрытой территории дома в Годриковой Лощине (хотя, конечно, всё же ограничивает их передвижения и круг их общения, поскольку не сделай она подобного – пострадал бы обоснуй), но отделяет их от остальных Избранностью и, в силу этого, обязанностью избавить магический мир от хоркруксов.
В Пророчестве, как мы помним, была вероятность – Поттеры или Лонгботтомы, и поттеровская чаша весов стукнулась о столешницу с «Авадой Кедаврой» в Хеллоуин далёкого восемьдесят первого, оставившей метку волдемортовского выбора на лбу Гарри. По крайней мере, так сказала Ролинг устами Дамблдора. Но куда делась вероятность? «Что остаётся от сказки потом – после того, как её рассказали?» (с). Видимо, в этом вопросе Дж.К. солидарна с Клюевым («Между двух стульев»): если на сапогах шпоры, то ничего иного на них нет, но если шпоры оторвать - на их месте можно представить что угодно. Правда, если вместо шпор к тем же сапогам приладить гвоздики – места для фантазии опять не остаётся…
Но ведь вероятность – такая хрупкая вещь. Тёмный Лорд сделал своим врагом Поттера, в буквальном смысле заклеймив его. Однако приспешники Риддла пришли к Лонгботтомам, в свою очередь метя (не физически) Невилла – возможно, они послужили осуществлением другой стороны вероятности? Избранные - оба, каждый по-своему, с большей и меньшей долей вероятности?.. Во всяком случае, это не кажется нереальным. А уж под пером Мэвис и вовсе приобретает звенящую достоверность.
Автор здесь полагает, что вероятность важна гораздо больше, чем выбор Волдеморта. Кроме того, вовлечение Невилла в историю с хоркруксами определяется наличием одного из них в доме Лонгботтомов и смертью Августы. А ещё: «…теперь мы с Лонгботтомом как привязаны друг к другу. Моими почти случайно вырвавшимися словами. Нашим обязательством. Не знаю, с некоторых пор я перестал верить в случайности и совпадения». Так что же это за случайно-неслучайные слова?
Казалось бы, до седьмой книги у ролинговских Гарри и Невилла не было ничего общего – слишком они разные: характеры, темпераменты, напряжённость жизни, поведенческие и эмоциональные реакции на происходящие события. Невилл существовал для Поттера в формате товарищ-гриффиндорец, сосед по спальне, чуть позже – соратник по партии Отряду Дамблдора. Неуклюжесть Лонгботтома, нерешительность (даже неожиданно перебитая в первой же книге и отмеченная на итоговом собрании Дамблдором), его очевидная неприспособленность к жизни - как вообще, так и в магической её части, и остальные недостатки, начинающиеся на «не», прочно отодвинули Невилла на второй план не только в глазах Гарри, живущего слишком напряжённой жизнью, не способного в силу обстоятельств оглянуться и присмотреться повнимательнее, но и в глазах многих и многих читателей. Смешной толстячок, взрывающий котлы у Снейпа и вальсирующий с ботинком – вот единственная роль, уготованная фикрайтерами недотёпе в эру до-седьмой. Но не у Мэвис.
Одна из черт этого потрясающего автора – умение тонко чувствовать суть вещей. Зацепившие, но не послужившие, опять же, кардинальной перемене общественного мнения, эпизоды в четвёртой книге – с «Круцио», информацией о судьбе Фрэнка и Алисы Лонгботтом, а потом в Святого Мунго, - для Мэвис стали одним из краеугольных камней в «Охоте». «- Я все думаю, что лучше. Или нет, что честнее: так, как у тебя. Или так, как у меня», - говорит её Невилл. А Гарри словно откликается (теми самыми не-случайными словами): «Мы можем хоть немного исправить это. Нет... не исправить. Отомстить. Мы можем уничтожить его. Ты и я. Мы вдвоем». И отсюда вытекает первая точка их соприкосновения – да такая, что Пророчество уже вовсе не кажется основополагающим.
Очень чётко, с присущей ему проницательностью общность молодых людей вычленяет ревнивый Рон:
«- Мы все время были вместе, все шесть лет, а теперь ты с ним. Когда опасно, когда мы должны быть рядом!
- Вы не будете рядом именно потому, что это опасно!
- О, конечно, мы же не Избранные! В чем наша вина? В том, что у нас родители живы?»
Разумеется, слишком горячий и склонный рубить с плеча рыжий Уизли не способен увидеть всё, но он безошибочно попадает в корень. И как бы не злился и не обижался на друга Гарри, как бы не отказывался принять эту частичку правды – но да, на данный момент от старых и преданных друзей его отгораживает и то, что у них родители - живы. И потому, что сиротство (пусть у Невилла оно и не номинальное) роднит Поттера и Лонгботтома, и потому, что Гарри не чувствует себя вправе лишить родителей – детей. Слишком больно терять родных людей, и он это знает…
Конечно, как Мэвис прекрасно даёт нам понять, всё намного сложнее, ведь у Гарри эмоциональный диапазон намного больше чайной ложки. Их с Невиллом связывает ещё и хрупкое нечто, которое так ясно видно в тексте и так трудно сформулировать, вытаскивая на свет. Ведь оно и зарождается также незаметно, так же воздушно, проявляется мелкими штрихами, невесомо ложащимися на восприятие читателя. Кто такой Невилл, появившийся в начале фика в Годриковой Лощине, для Гарри? Почти незнакомый парень, с которым практически не о чем говорить. Да, конечно, они могут разговаривать «обо всем подряд: о квиддиче и уроках, о Дурслях и дедушке Невилла, о телевизорах и кулинарных чарах», да только всё это – «тысяча ненужных, неважных, но таких прекрасных, таких замечательно бесполезных теперь вещей», и позволить себе заниматься настолько пустым (с виду) препровождением времени можно только с хорошим другом. И они дойдут до этой стадии, но сейчас… Мэвис очень точно и ёмко обрисовывает ситуацию: «Гарри тоже, наверное, чувствует себя неловко: словно мы встретились случайно на улице и после нескольких необязательных фраз не знаем, о чем говорить. Ну да, все привыкли к толчее на вокзале и в Хогвартс-экспрессе, тогда сразу понимаешь, что вот, начинается новый учебный год, и многое остается за стеной, отгораживающей платформу 9 и 3/4, но сейчас всё не так.
Он смущенно говорит: «Привет, Невилл» и «Привет, Тревор», ведет меня по коридору, объясняя на ходу: кухня и столовая – «Ну, мы с Ремусом так её называем, хотя еще ни разу там не обедали», - несколько небольших комнат – «Это… не знаю… Здесь я просто люблю сидеть, а потом спальни, вот твоя. Ты приходи в столовую, мы ждем».
«Привет, Невилл» и «Привет, Тревор» - как будто парень и его жаба – явления одного порядка, а потом – спроваживание обоих в отведённую комнату, и «мы с Ремусом» сейчас важнее, поскольку это возможность уйти от неловкости посредством присутствия третьего человека – взрослого, умного, знающего, как себя вести с почти-чужаком. У мальчиков впереди долгий путь до того сгоряча заявленного «вдвоём», и Мэвис ведёт нас по нему с точностью ювелира, проделывающего тончайшую работу. Мы видим каждый их шаг навстречу, мы чувствуем каждую их эмоцию, мы верим каждому их вздоху, в том числе и потому, что повествование ведётся попеременно то от лица Поттера, то от лица Лонгботтома – автор даёт нам взглянуть на происходящее с обеих сторон.
А начинается всё с кульминации – достаточно эффектный ход, в данном тексте призванный не только привлечь внимание читателя и немного его шокировать, но и без промедления окунуть в атмосферу, царящую в доме в Годриковой Лощине (и, соответственно, главенствующую в фике – ведь мы почти не выходим из этого дома), а заодно – на мягком контрасте – дать почувствовать разницу в отношениях мальчиков «теперь» и «тогда»… Только знаете, за что я ещё люблю Мэвис? За её непредсказуемую человекость. Вот с чего бы вы начали кульминационную сцену в первых строках фика? Логично сразу же – с погони, стрельбы, ключевого диалога, так? А Мэвис?
«Никогда бы не подумал, что я полюблю мыть посуду. Но вдруг оказалось, что если за твоей спиной не бубнит о чем-то тетушка Петуния, а Дадли не ставит грязную тарелку на стопку уже вымытых, это не такое уж противное занятие.
…теперь я церемонно, словно соблюдая ритуал, мою, споласкиваю, вытираю, расставляю…»
Не самый завлекательный зачин для фанфика, согласитесь? Однако цепляет. На мой взгляд – именно своей обыденностью, простотой, знакомостью действий. Мытьё посуды - слишком человеческое занятие.
И вот мы, под «тихое позвякивание тарелок, плеск воды в раковине, под еле слышный шорох лопающихся пузырьков пены» уже оказываемся в доме, и видим кухню, и Гарри с полотенцем на шее, и вместе с ним придумываем письмо Гермионе. Изначально настораживает слово «придумываем», затем брови невольно хмурятся от «нескольких часов», в течение которых, оказывается, придумывается послание, а потом, после самих безобидных строк к подруге, сердце и вовсе замирает в нехорошем предчувствии: «…у меня получилось написать такое правильное, такое лживое письмо. Гермионе» (кстати, обратите внимание в цитате на поставленную точку – Мэвис даже знаками препинания говорит так много, как у других зачастую не выходит и несколькими словами). Значит, не всё ладно в жизни Поттера, несмотря на мирную, вроде бы, окружающую картину.
На мягких лапах повествование пробирается дальше, описывая тихие картинки быта в доме, Хедвиг, Невилла, Ремуса, и тревожные краски ложатся на полотно искусными мазками, чтобы привести к заключающей главу «Аваде» (не будем забывать, что фанфик написан на олимпиаду Снарри-форума и принадлежит команде «Ангст»).
Почти все последующие главы – ретроспектива, которая и приведёт нас к смертельному заклятью.
Начинает Невилл. И мы видим его – стеснительного мальчика, вроде бы знакомого нам по канону. Однако у Ролинг он схематичен и неявен, а Мэвис, беря его вторым главным героем и выбирая изложение от первого лица, делает его настоящим. И не возникает и тени сомнения, что Лонгботтом действительно такой – мягкий и глубоко страдающий, внимательный и добрый, обращающий внимание на детали и подбирающий слова, неуверенный в себе, а потому всегда ищущий опоры в ком-то ином… Всё это постепенно, за время прочтения, складывается в образ живого человека.
«У Минервы Макгонагалл – старые пальцы. Нет, не так: пальцы… немолодой женщины. Я столько раз смотрел на её руки во время уроков, пытаясь запомнить то или это движение; уловить-увидеть ток магии между её рукой, палочкой и трансфигурируемым предметом – бесполезно, конечно, но я все равно следил. И никогда не видел, насколько они похожи на пальцы бабушки. То есть, были похожи. И это завораживает, я никак не могу поднять голову. Оторвать взгляд от её руки, лежащей на моем колене. А она, наверное, думает, что я плачу».
Это только первый абзац, но человекость Мэвис, о которой я говорила, снова тут как тут: старый как мир и действенный приём думать о чём угодно, кроме того, что тебя пугает, огорчает, сводит с ума… Не забыты и индивидуальные особенности персонажа – стоит только взглянуть на ассоциативный ряд, и понимаешь – да, думает Невилл.
«Кажется, я начинаю понимать, как чувствуют себя мандрагоры перед пересадкой. Сейчас тебя дернут, отрывая от привычной почвы, и, не обращая внимания на жалобные вопли, воткнут в другой горшок, ничего не объяснив. Потому что «так надо».
Конечно, по своей натуре Лонгботтом – ведомый человек. Если ему говорят – «так надо», он послушно следует инструкциям. Но как интересно наблюдать за его миром изнутри, за тем, как работает у него голова… О нет, Невилл совсем не глуп – впрочем, он не глуп и в каноне, так что его образ в «Охоте» у меня лично противоречия не вызывает. Напротив, перед глазами встаёт как живой слишком мягкий и неконфликтный парень, который не во всём согласен с тем, как строят его жизнь, но не имеет сил возразить. Кроме того, внутренне он явно старше своих семнадцати. Думаю, если бы властная бабушка и многочисленные родственники выпустили его из своих цепких лап, хоть немного меньше стараясь делать «всё для его блага», скромный Невилл был бы гораздо счастливее и вместе со своей «неприспособленностью» прекрасно существовал в этом мире… Во всяком случае, попадая в Годрикову Лощину, Лонгботтом о своей родне почти не вспоминает, и явно ощущает себя неплохо в компании малознакомых людей – сокурсника и бывшего учителя, к тому же ведь ещё и оборотня…
Мальчики быстро находят и баланс в работе по дому, и новые точки соприкосновения…
«Утром, когда я обнаружил на кухне невообразимо вкусную кашу, в которой от обыкновенной овсянки осталось одно название, и яичницу, и тосты, – я не выдержал и полюбопытствовал, не у хогвартских ли домовиков он учился потихоньку.
Он засмеялся, в первый раз после приезда, и рассказал, как они вместе с бабушкой учились готовить по-маггловски, разводя огонь в огромной старой плите.
- Они же все думали, что я сквиб. И даже кулинарные чары освоить не могу. Вот и пришлось…
- Трудно было?
Он сразу понимает, что я не о кухне.
- Обидно.
Он стоит рядом и смотрит, как я мою посуду. Ну, должен же я что-то делать по хозяйству?
- Ты – не такой, как все. И как только начинаешь понимать, что от тебя требуется, так сразу все оказывается еще сложнее. Особенно когда у тебя в предках чуть ли не Джон Ди, - он опять улыбается – неловко, - а, может, и сам Мерлин. Бабушка так боялась, что я не получу письма из Хогвартса. И никто не говорит прямо, но ты сам понимаешь, что… неудачник, да?
Я могу понять его в сто раз лучше, чем все его родственники. Потому что «не такой, как они» - это и про меня тоже. И ты иногда прислушиваешься к себе по ночам, пытаясь разобраться, что в тебе не так».
А Избранность, однако, не только розы приносит, а?
Тем временем, новую ношу на плечи «неудачника» уже возложили, и он принял её с той покорностью судьбе, с которой принимает всё. Разве что только немного сорвался в самом начале, когда узнал, что именно из-за хоркрукса, хранившегося в их доме, и лишился родителей. Но взял себя в руки удивительно быстро, и втянулся в дело – тоже…
«Мы… почти не говорим, точнее, говорим обрывками фраз, пытаясь понять, как уничтожить хоркрукс…
- Его не сломать…
- Где это спрятано, интересно? В зубцах? Или там, где инициал?
- Расплавить?
Я качаю головой. Слишком просто.
Нет, еще проще.
- А если… им надо причесаться?
- Нет. Причесываться постоянно. Дамблдор носил кольцо, не снимая.
- Попробуем?
Невилл берет гребень и кончиком пальца проводит по зубцам.
- Острые…
- Осторожней. Вот что: давай начну я».
Вот и начинает разворачиваться, расти «вместе». Словно игроки в пинг-понг нашли друг друга: подача – поддержка и подыгрывание…
Чем замечателен Невилл – так это тем, что на него можно положиться. Это всегда твой надёжный тыл. Как бы ни трусил, он не отступит, и делать будет то, что считает правильным, даже, я бы сказала, благородным. Иногда положительному герою, дабы добиться своей цели, приходится совершать не слишком благовидные поступки, верно? Так вот – в таком случае не стоит этому герою брать с собой Невилла. Поскольку если тот увидит, что положительный герой попирает свои собственные идеалы, он станет ему противиться со всей возможной силой, невзирая на чины и звания…
Так и тут – для начала, Лонгботтом отказывается расчёсывать Поттера хоркруксом-гребнем чаще одного раза в день, затем - отбирает у Гарри хоркрукс-медальон… Однако чаще Невилл всё же оттеняет, чем действует – спорит с Ремусом Гарри, решает уйти из дома – тоже Гарри… Но вот произнести непростительную «Аваду» доверено всё же ему. И он справляется, как аккуратный и старательный ученик.
Ещё одна характеристика Невилла – чУдная придумка Мэвис:
«- В тебе очень много магии. Я её чувствую. Знаешь, как саламандры чувствуют огонь. От неё тепло….
- Правда? А почему ты никогда об этом не говорил раньше?
- А ты не спрашивал. Да и я не задумывался. В Хогвартсе она… поет везде, она как воздух там. Как ветер. Как вода. Но вот тут, когда никого нет рядом…
- Чистокровный, - восхищенно говорит Гарри. – Это потому что ты – чистокровный. Никогда не думал, что смогу это понять. Подсмотреть у кого-то.
- При чем тут чистокровный?
- У меня этого нет. Хогвартс – и Хогвартс. Замок, школа. Что-то домашнее. Родное. Не думаешь о магии.
- Я думаю, это потому что у меня её очень мало. Поэтому я так чувствую чужую. Знаешь, вот саламандра, - прицепились же ко мне эти духи огня, - вот когда она танцует уже на углях, она цепляется за этот жар, да? Так и я – цепляюсь за чужое.
- Не чужое. Это – твое».
Это действительно – его, Невилла Лонгботтома. Ещё один стержень, помогающий держаться. На самом деле, он удивительный. Столько всего различного было у него в жизни, что должно было сломать его – такого робкого, нерешительного, замкнутого, неприспособленного… Начиная с того, что он постоянно жил, не оправдывая надежд своей родни, и чувствовал это, и заканчивая тем, что на него возложили ответственность погубить Волдеморта. Должно было, но не сломало. А, как известно, то, что не ломает нас, делает нас сильнее.
Гарри. В этом фике он какой-то… очень спокойный. Возможно, так действует на него дом, возможно, окружение – ни Люпин, ни Лонгботтом не способствуют взрывам темперамента, - а, возможно, его придавила ответственность. Однако всё-таки это – Поттер. Возможно, тоже старше своих лет, но Поттер.
«- Собственно, я хотел извиниться за вчера. Я испугался. А ты совсем не боишься?
Он задумывается. Смотрит на небо, словно проблескивающее между листьев солнце поможет найти ответ, потом снимает очки, щурится.
- Боюсь, что мы не успеем».
И это всё, чего он боится – не успеть. Ведь люди, имевшие дело с хоркруксами, умирают: сначала Августа Лонгботтом, затем Нимфадора Тонкс, потом Билли Уизли… Первую смерть списали на случайность – всё же Августа была в солидном возрасте. Но когда в доме в Лощине Годрика с чашей-хоркруксом появляется Билли, все уже знают: исход предрешён…
С виду, именно здесь прихрамывает обоснуй, ведь Лонгботтомы много раз брали гребень в руки, Невилл даже играл с ним, наматывая волосы единорога. И Флетчер, владевший медальоном до Тонкс, нисколько за это время не пострадал. Да и в сейфовую ячейку банка Гринготтс кто-то же положил чашу – значит, к ней прикасался! Но, я думаю, тут дело вот в чём: пока ты не знаешь о сущности предмета, пока он для тебя – всего лишь гребень, медальон, чаша, и не более того, заключённая в ней часть души Риддла не причинит тебе никакого вреда. Ведь привлекать к себе внимание – не в её интересах, а частые смерти хозяев этих вещей, безусловно, привлекли бы к ним внимание. Однако если ты понимаешь, что именно перед тобой, мало того – собираешься причинить хоркруксу вред, да ещё так явно сопровождаешь своё намерение словами: «Я принес вам часть души Того-кого-нельзя-называть. Уничтожьте её», - вот тогда расплата неминуема.
Но пока мальчикам везёт. Пока они расчёсывают волосы гребнем, носят медальон, пьют из чаши и всё ещё живы…
Хотя нет, Гарри боится не только не успеть. Есть ещё одна вещь…
«Я боюсь, что третий хоркрукс опять достанется ему. Что чаша треснет в его руках.
И в этот момент я готов на все – на торг с кем угодно».
Да, ради того, чтобы дорогой тебе человек жил, многие готовы на торг с кем угодно… Но когда же это случилось? Когда Невилл Лонгботтом стал так важен для Гарри Поттера?
«- Гермиона? – спрашиваю я.
Он трясет головой…
- …как мы можем… Я не хочу втравливать её в это. Я хочу, чтобы у неё и у Рона все было в порядке.
- Тогда хорошо, что это я, да?
- Честно? – он успокаивается потихоньку. – Если бы мне сказали об этом весной, я не согласился бы. А теперь – да. Хорошо, что это ты.
- Не так жалко, - улыбаюсь я.
- Нет. Просто ты понимаешь. И вряд ли я справился бы один, - он тоже улыбается. - Ты же со мной, да?
- Да».
На диалогах, на мелких деталях, на спонтанно возникших в «полуучебных» (после выпитого вина) целях поцелуях, на общем настрое Мэвис аккуратно подводит нас к той щемящей нежности, которая рождается между мальчиками. Любви, которая, разумеется, бьётся у Гарри гораздо горячее и ярче, чем у сдержанного Невилла:
«Интересно, что должен чувствовать человек, которого лишили цели в жизни? Тебя готовят к этому несколько лет, ты проходишь через потери, через боль, ты проходишь через кучу вещей, о которых ничего не хотел бы знать – и ты готов, наконец. Ты готов убить и умереть. За твоей спиной их тени – мама и папа, Седрик и Сириус, Альбус, Тонкс, Билли, Августа Лонгботтом. Они ждут от тебя не мести, нет. Воздаяния. Справедливости.
И ты стоишь, боль и ярость становятся подобны клинку в твоих руках. Ты ощущаешь в пальцах выкованную из них обжигающую рукоять. Его лезвие – твоя любовь. Можно ли убить любовью?..
Ты, как дурак, пытаешься решить эти вопросы. Ты, само собой, не хочешь умирать. Но еще больше ты не хочешь утянуть с собой человека, который встал рядом случайно, и оказался слишком близким. Слишком подходящим. Слишком всем».
Ключевое слово здесь – слишком. Что-то не так с Поттером, что-то происходит с ним, и лишь к концу мы узнаём – что. Оказывается, последний хоркрукс – он сам… И коварная волдемортова часть души пытается играть на его чувствах к Невиллу, заставляя желать бессмертия – для двоих. Чтобы быть вместе вечно. Чтобы забыть боль потерь. Чтобы весь мир положить к ногам того, кого любишь.
Да только Лонгботтом никогда не согласится променять мир на себя. И Поттеру не позволит тоже. Я ведь уже говорила о его особенности быть благороднее благородного героя? И он – не позволяет. Возвращая своего Гарри – так, как умеет, единственным доступным ему способом. Он не герой, нет. Он помощник героя. И если всё, что он может сейчас сделать для героя – это минет, он его сделает.
Единственная за фик R-сцена приводит к нужному результату – Поттер временно вырывается из плена захватившей его души Волдеморта. Но оба понимают, насколько зыбко равновесие, насколько близок к победе в захвате молодого тела Тёмный Лорд. После чего и звучат заветные слова «Я принёс…», а в ответ сверкает зелёная вспышка смертельного заклятья…
Ещё одна вполне канонная деталь в характере Гарри: болезненная, до дрожи, неприязнь к Снейпу. Я бы всё-таки не назвала это ненавистью. Скорее, какой-то брезгливо-ревнивой зацикленностью. Узнав, что Орден поддерживает связь с зельеваром, мало того – советуется с ним по столь важным вопросам, как хоркруксы, Поттер, как можно было бы ожидать при жгучей ненависти, не рвётся его убить, а совершенно выходит из себя и сбегает из дома. Почти та же реакция – при известии, что ещё один хоркрукс - Нагайну – убил Снейп, как и самого почти-буквально-бездушного-тирана. Гарри бы следовало ощутить прилив сил – ведь победа над Волдемортом означает жизнь для них обоих (поскольку тогда он ещё не знает о притаившейся в нём самом частичке, готовой вновь возродить Тёмного Лорда), однако…
«Я должен был бы обрадоваться. Я мог бы крикнуть: «Да! Да! Всё! Мы помогли сделать это! Мы сделали! Три хоркрукса – это наших рук дело! Мы свободны!» Я мог бы обнять Невилла и Рема, но я стою, уставившись на Люпина так, словно он опять предал меня.
Нет, не он. Он – лишь гонец, выпусти меч из рук, Гарри. Никого не надо защищать. Никого не понадобится убивать.
Это Снейп.
Это опять Снейп».
И недаром именно тут, на пике испытываемых сильных негативные чувств, в Поттере столь явно просыпается хоркрукс:
«Мне плохо, да. Если бы еще я понимал почему. Мне больно. И пусто… так пусто внутри. Как будто я – сосуд, приготовленный для чего-то. И этого «чего-то» все нет и нет, и ожидание мучительно…
Пустота внутри звенит как натянутая нить, она …тонкая и гулкая одновременно».
Всё, превращение началось. То ли потому, что все остальные частички уничтожены, и осталась одна-единственная возможность возродиться, то ли потому, что столь близкое соседство товарок повлияло на активизацию процесса (недаром же с тех пор, как начал расчёсываться гребнем, Гарри перестал что-либо ощущать через шрам), то ли и впрямь сплав любви к одному и не-любви к другому, смешанные с разочарованием и виной, дали толчок, а, может быть, и всё это сразу – кто знает? Важен факт: теперь иного пути не осталось, кроме «…Уничтожь её!». И Лонгботтому хватает силы воли уничтожить.
Вся последняя глава от него – об этом. Именно о том, как ему хватило. И силы, и воли, и… любви…
Из героев второго плана в фике появляются на более или менее продолжительное время уже упоминавшиеся Ремус Люпин, Минерва Макгонагалл, Нимфадора Тонкс, Рон и Билл Уизли, да ещё – в воспоминаниях Невилла – Августа Лонгботтом. Не скажу, чтобы они играли в повествовании большую роль, но они не выглядят ни лишними, ни картонными. Небольшие подробности (как, к примеру, откровения Уильяма о недо-оборотничестве или описание Ремуса после смерти Тонкс и после возвращения мальчиков из леса) делают их понятными и близкими, заставляют переживать за их судьбу. Но всё же, конечно, второстепенные герои служат лишь цели ярче оттенить идею и героев фика. Не они сейчас интересуют Мэвис (да и нас), а потому, не дав им стать «только декорациями», она как бы откладывает их «на потом». Потому что с теми характеристиками, которые она успевает им дать, их можно брать «готовенькими» и ваять новый фанфик. Правда-правда.
Ещё один герой – это дом, описаниям которого, вроде бы, и не уделяется много места, но кусочки его, разбросанные по тексту, невольно собираются если не в трёхмерную картинку, то в кокон ощущения – точно. Главное в нём не стулья, шкафы и расположение комнат. Главное – он сам, дающий приют, обволакивающий, даже где-то баюкающий в себе живущих в нём людей. В этом плане ему сильно проигрывает лес, в который на несколько дней сбегают мальчики. На фоне дома он слишком бледен и слишком похож по атмосфере. С другой стороны – вполне может быть, именно так и было задумано: смена обстановки почти ничего не меняет в окружающем молодых людей мире: они по-прежнему вместе, вдвоём, и их единство - определяюще, где бы они ни находились…
Развязка фика удивляет (особенно в плане того, что кульминацию мы пронаблюдали сразу же, и далее с неохотой к ней шли, зная, что вся нежность, вся теплота героев друг к другу – ненадолго), но удивляет приятно. Так что если кто-то боится читать, потому что «все умерли», должна утешить: умерли не все. Конечно, «ангст» в шапке обязывает, и «счастья всем, и никто не уйдёт обиженным» быть не может. Но и безнадёгой тут не пахнет.
Ещё одна особенность Мэвис, за которую я её люблю (которая там по счёту?): даже если у неё умирают всё-таки все, после прочтения не остаётся беспросветного чувства, и желание пойти и повеситься на ближайшем дереве не возникает. По крайней мере, у меня. Печаль – да, боль – пожалуйста, тоска по несбывшемуся – сколько угодно… А уж если выживают…
Тут надо сказать об эпилоге. Он есть. И как раз такой, какой хотелось бы видеть – максимально благополучный при описанных обстоятельствах. Да, между развязкой и эпилогом прошло пять лет, но, честно сказать, я не уверена, что для Невилла всё могло обойтись так легко. Всё-таки когда у тебя отняли один из стержней, составлявших твоё существо… Но верить хочется. Очень. В лучшего флориста Британии, в Лендинг, в фестиваль в Голландии, в дружеские пикировки, даже в геймера… А потому предлагаю условно считать, что Лонгботтом оказался ещё сильнее, чем мы думали.
Наверное, вы меня спросите: а причём тут охота на единорогов? А ни при чём. Охоты тут нет. Насколько я помню, у Мэвис никогда не бывает активных действий и массовых убийств, батальных сцен и крови по колено. То есть они могли быть – в прошлом, из которого герои и приходят к нам, неся на себе немалый груз пережитого, но вот в описываемый момент – нет, ничего подобного. Но это ничуть не умаляет того, как автор умеет выворачивать читательскую душу. И тут налицо высокое писательское мастерство: зацепить несомненно по-ангстовски исключительно человеческим, без привлечения страшных, ужасных сцен насилия, надругательства, без посторонних безвинных жертв.
Да, охоты тут нет. А вот единороги – есть. Но где они и зачем, вы поймёте, только прочитав фик сами. И придут они к вам в любом случае, ведь фраза про девственниц, которые должны единорогов призывать-приманивать – всего лишь ошибка в «Энциклопедии сверхъестественных существ»…
Мэвис говорит, что не любит свои фанфики. И да, я верю, что не любит. Но могу сказать с уверенностью: она любит тех, о ком пишет. По крайней мере, в момент работы над текстом. Иначе её герои ни за что не получались бы такими знакомыми, дорогими сердцу и человечными. Да и вообще – иначе к чему бы ей писать? Ведь, как уже упоминалось, «Что остаётся от сказки потом – после того, как её рассказали?» Остаётся послевкусие. И если оно столь богатое, как после прочтения фиков Мэвис – значит, работа автора проведена не зря, и есть за что сказать «Спасибо».
А мне следует добавить ещё и «Извини».
Извини, пожалуйста, Мэвис. И за то, что когда-то пообещала тебе рецензию, и за то, что так долго не могла ничего написать, и, главное, за то, что наконец-то написала (тем более, его и рецензией-то назвать затруднительно). Потому как выразить в словах то, что делаешь ты, не в моих слабых возможностях. Я не Невилл. Я не гожусь даже в помощники героя.
Так что давай я попробую научиться на своих ошибках и никогда больше не стану обещать тебе рецензий, а стану продолжать молчать – настолько выразительно, насколько хватит моих невеликих невербальных способностей.
Никто не сможет быть вечно слабым,
Никто не сможет сберечь от паденья;
Я оставляю себе право молча смотреть
На тех, кто идет вслед движущейся звезде.
Б.Г.
>URL записиКомменты отключаю. Автора рецензии любить и ласкать там
