Поэтому - вот.
С Днем Рождения еще раз
Название: Winter Classic
Пейринг: Сид и Алекс
Рейтинг: ну, к 17 потихоньку ))
Автор типа я ))
Бета типа увы ))
Объяснялка: раз в год (ну, максимум два раза) хоккейные матчи в НХЛ проходят на открытых стадионах. Это очень распиаренные мероприятия. В этом году 1 января "Вашингтон Кэпиталз" (команда Саши Овечкина) играли в Питтсбурге с местными "Пингвинз" (командой Сида Кросби). Осенью канал NBC выпустил рекламный ролик матча - Winter Classic.
Вот о ролике и о кое-чем еще тут и рассказывается
Действующие лица и исполнители:
читать дальшеОн, конечно, случайно выглядывает в окно именно в нужный момент. Как в кино. И то, что происходит внизу, у подъезда, тоже напоминает кино: старый фильм, в котором поп-звезда Уитни Хьюстон, так её звали, кажется, исполнительницу роли, а не героиню, короче, поп-звезда является миру из недр лимузина в окружении телохранителей.
Алексу телохранители не нужны, он сам кого хочешь охранит. Но его встречают ассистент режиссера, и координатор, и представитель Лиги, и еще кто-то из NBC, так что получается вполне себе похоже.
Сид ни на мгновение не задумывается о том, что его самого проводили к студии с не меньшим шумом.
Им так положено, просто Алекс, при его манерах и замашках выглядит слишком забавно: на голову выше остальных, с расхлябанно-сильной походкой, он похож на сонного волкодава посреди пуделей. Или так: на волкодава, находящегося в благодушном настроении.
Смешно, потому что сейчас им придется с полпинка накрутить драйв «первого противостояния нового века».
Сид трет лицо, как будто хочет убедиться, что маска на месте, и слышит за спиной горестное «Ауч» от Мэган. Гримершу зовут Мэган. Точно.
Он извиняется.
- Сейчас поправим, Сидни, всё в порядке.
Милая женщина лет тридцати. Два автографа для её сыновей. Пара шуток про «Рейнджерс». Разговор о Нью-Йорке, то есть, ни о чем, - все это за предыдущий час, лучшими из которого оказались те пятнадцать минут, когда он – следуя указаниям гримерши - сидел с закрытыми глазами и поджатыми губами и думал об этом самом «ни о чем».
Нью-Йорк – идеальное место, чтобы потеряться. Огромный, серый и равнодушный, перемалывает всех, но если проскользнуть между его колес-жерновов… Ух.
- Не щурься, будь любезен.
Он извиняется еще раз.
- Ха, - слышит он, но не открывает глаз. – Привет всем.
Мэган, вероятно кивает, но её руки продолжают кружить вокруг лица Сида. Приятные мягкие ладони и профессионально сильный запах косметики.
- Алекс, вот таймлайн на сегодня.
- Ок.
Никаких «спасибо». Волкодавы не знают таких слов.
Сид с трудом сдерживается, чтобы не улыбнуться и не отправить Мэган на третий заход.
- Самолет в девять? Отлично, надеюсь, мы управимся.
Алекс, конечно, обращается к режиссеру.
Сид прикусывает губу. Изнутри, иначе нельзя. Он ни за что не сможет объяснить, почему его так веселят все эти сложности.
Их разводят по студиям со стандартным зеленым фоном, общая фотосессия будет только в конце дня. И начинается самое дурацкое времяпрепровождение в мире; хотя, может быть, ему всё кажется дурацким сегодня.
Пенопласт, изображающий снег, забивается в одежду аж до трусов, поэтому после «зимы» им устраивают паузу на переодеться и вытряхнуть с себя и из себя белое крошево. Здешние гримерки больше похожи на выгороженные закутки в офисах больших компаний, поэтому, пока Сид перетряхивает белье, ему отлично слышно Алекса – короткое ругательство на русском, потом такой же короткий смешок, и звуки движения большого сильного тела.
- Они нас выставляют идиотами, а?
Это произносится по-английски, явно в расчете на то, что Кросби ответит. Потрясающая игра, просто потрясающая.
- Ну, главное - это результат, - так же, в никуда, говорит Сид.
- Сдохнуть, какой ты правильный, Сидни. Посмотрим, что ты скажешь дальше.
Дальше их опять разводят, и они уже и в самом деле смотрят друг на друга зло. Вода в распылителе, конечно, теплая, но это все равно вода. Струи лупят прямо в лицо, поблескивают в свете софитов, слепят и щекочут, так, что хочется моргнуть.
Интересно, волкодавы моргают?
- Сид, прямо. Теперь левее, да. Воды побольше. Еще пара минут, и готово. Ты отснималась, Лу?
- Да, - смеется фотограф, - мокрые мужчины так сексуальны.
Наконец-то он может рассмеяться вместе со всеми, и это настоящая разрядка, почти как спустить в ладонь под душем, вода только добавляет сходства ситуации.
- Снято, спасибо, переодевайся, а потом мы покажем вам, как всё это примерно будет выглядеть.
Мокрый Алекс шлепает по коридору к гримерке, и Сид ждет, что он встряхнется как пес.
- Ты готов? Хотим поснимать, как вы сушитесь.
За хлипкой стенкой уже гудит фен.
Самое фиговое – вовсе не дождь и не снег, не фотосессия, и даже не показ отснятого материала, когда они дышат друг другу в спину, наклонившись к ноутбуку монтажера. Самое фиговое – это обед в «Blue Hill» с официальными лицами NВС. Как будто ты перед матчем, до зуда в ладонях, а начала все никак нет, какая-то бесконечная разминка или играющий на реплее гимн. И опять разговоры, «Рейнджерс», больной соседский вопрос – поражения Нью-Джерси, тут главным экспертом выступает Алекс, считающий, кто бы сомневался, что Ковальчук ни в чем не виноват.
- Вы, русские, всегда прикрываете друг друга?
Сид хмыкает. Иногда люди, даже продюсеры NBC, феерически тупы. Русский русскому рознь, уж он-то знает хорошо – потому что играет в одной команде с Джино. А Джино Малкин и Алекс Овечкин ни разу не друзья, и об этом вам расскажет любой. Да можно просто посмотреть, как Алекс почти в каждом матче старается приложить соотечественника.
- Нас здесь меньше, чем канадцев, - улыбается Алекс, - поэтому мы объединяемся. Чтобы выстоять.
И еще сильнее растягивает губы, глядя на Сида в упор; знает, что тут любое слово играет в тему: и «канадцы», и «объединяемся», и хрен ты мне возразишь, Сидни Кросби.
- А что? Так же правильно, - продолжает Ови, выделяя слово «правильно», как будто сидит на уроке английского.
Сиду нравится его наглая щербатая улыбка и скрытый вызов в репликах, специально для вызова подобранных.
Прости, Джино, ты классный чувак, но я промолчу сегодня. Это не твой матч.
Тина появляется в такой же, как и утром у окна, идеальный момент. Перед десертом и кофе, когда вино в отставленных бокалах становится теплым и кисловатым и Алекс больше не заказывает пива. Сначала она звонит с улицы, а потом заходит в ресторан. Вряд ли её можно назвать красавицей, но она очень обаятельна, и с такой шикарной фигурой, что мужчины за столиками у входа косятся ей вслед.
Сид прощается со всеми, не торопясь – пусть рассмотрят и полюбуются. Когда же они идут к дверям, взгляд Алекса приятно щекочет ему спину.
У машины Тина передает ему ключи, дожидается, пока он закинет сумку в багажник, и только усевшись на место пассажира, говорит:
- Давай, попроще. Отпусти уже лицо.
Сид опять трет глаза. Точно, если в студии маска примерялась, то теперь снимается.
- Черт.
- Ну и компания, - она елозит на сиденье, - этот беззубый, наверное, хотел прожечь мне задницу. Испепелить взглядом.
Тина, помимо всех её достоинств, прекрасна тем, что максимально далека от спорта в любых его проявлениях. «Янкиз», «Рейнджерс», «Никс» для неё не то, что другие страны – другие галактики.
- Этот беззубый, - объясняет Сид, - русский миллионер.
- Но он хоккеист? – Тина вздергивает губу и морщит нос, - нет уж, мне тебя хватает. Поехали, мне надо обратно в магазин, вообще-то.
Тина Мюллер торгует цветами и всякими другими растениями, наверное, это многое объясняет, да? Она интересуется сестрами Кардашьян и Пэрис Хилтон, любит сезоны распродаж и не любит задавать лишних вопросов. Может быть, знакомство с Сидом тешит её самолюбие, но, скорее, она смотрит на вещи проще, воспринимая его как обычного парня, у которого тяжелая физическая работа, даже если за неё платят хорошие деньги.
- Ты идеальна, - завершает ход своих мыслей Сид.
- Не вздумай сказать об этом беззубому, - отшучивается она и роется в сумочке. – Ключи от квартиры оставишь как обычно, машину – у дома, я сама перегоню её на стоянку. Сид, ну не пялься по сторонам, деревенщина канадская, поехали.
То ли действительно маска снята, то ли в глаза как линзы вставили – но он сейчас совершенно по-другому видит Нью-Йорк. Ноябрьская морось, зарядившая с утра, обернулась туманом, который висит между зданиями, делая улицы призрачными. Дома уходят куда-то вверх, в серое никуда, как будто верхние этажи тянутся бесконечно, до неба.
Туман скрадывает шум, и его беспокойство крадет тоже, так едешь на вбрасывание, расслабляешься на мгновение – чтобы сконцентрироваться еще сильнее.
Сид включает зажигание. И ему не хватает свистка.
Вот где туман отлично прижился бы – так это в Тинином магазине. Оттуда всегда выходишь с ощущением сырости, как бы там ни шуршали климатические установки, охлаждая розы и согревая пальмы. Запереть его – туман – в отдельной комнате и выпускать по необходимости, как раньше поступали с тафгаями.
Иногда он жалеет, что сейчас нет телохранителей. Не тех, которые в кино и около киношников, а игровых. Чтобы хоть кто-то прикрывал технарей или даже просто «забивал», ведь сломать могут любого – и здоровущего Ови, и малышей типа Сен-Луи, Бриера или Кейна.
Интересно, все эти мысли – они что? Забота о будущем лиги или о собственной шее? У него нет нехороших предчувствий, ведь травмы входят в правила игры, но как бы можно было развернуться, зная, что тебя прикроют.
Сид готов думать о чем угодно, пока добирается до квартиры Тины. Это как выспаться днем перед матчем. Тем более что сейчас действительно день. А дальше… нет, дальше не матч.
Он давно придумал отличное – ну, на его взгляд – оправдание тому, что происходит. Если бы его спросил Марио, а Марио был и будет единственным, с кем он может всё обсудить – так вот, если бы Марио спросил, а Сид захотел ответить, то сказал бы одно:
- Адреналин.
Его не хватает.
Ты не замечаешь, как подсаживаешься. Хуже любого наркотика, наверное. Почти как игры в плей-офф, вечное сочетание «а вдруг», «мне повезет», «мы пройдем этих типов», «еще одна игра и потом – еще одна», и взрыв – может быть, счастливый, до дурацкого визга, а может – безжалостный и быстрый, как удар локтем в подбородок на встречном ходу.
А потом его опять не хватает.
Никто из них – играющих молодых – не может добрать своей дозы летом. Им запрещены любые экстремальные виды спорта, да и не экстремальные – тоже, всё оговорено в контрактах и подкреплено здравым смыслом, хотя Сид не сомневается, что тот же Алекс где-то в Москве или на далеких европейских курортах, куда не добирается вездесущий Пак Дадди, находит способы урвать немного драйва. Но ему и надо больше.
Наверное, когда им будет больше тридцати и чемпионские перстни в достойных количествах пополнят домашние коллекции, они угомонятся.
Может быть. Но не сейчас.
Сид отлично помнит изумительный, фееричный день, когда Алекс взял инициативу на себя. Дело было здесь же, в Нью-Йорке, прошлой осенью перед началом сезона, во время медиа-тура. Как он называл адрес - не в центре, и доказывал, что многоквартирный дом – это место, где на тебя не обратят никакого внимания, будь ты хоть Опрой Уинфри. Все бы ничего, но Сиду хватило того самого адреналинового ума или инстинкта спросить, в чью квартиру они собираются нагрянуть.
Это был «старый приятель Алекса». «Надежный, как могила, точно». Хоккейный обозреватель из России, курирующий соотечественников в НХЛ.
Тогда получился просто шикарный взрыв, и если парни с NBC хотели снять настоящее бешенство – то ловить их стоило именно в тот момент.
…Хотя они даже наорать друг на друга толком не смогли: медиа-тур – такая хитрая штука, когда на одного игрока приходится по пять журналистов, но и это было здорово, добавляло соли и перца.
Иногда адреналин приправляет секс, иногда – наоборот, и никогда не знаешь заранее, какой счет будет на табло.
Алекс приезжает ровно через полчаса – у них не так много времени, но, в крайнем случае, можно опоздать на рейс.
- Это квартира той цыпочки? – спрашивает он, когда Сид только открывает дверь. - Такая детка, Сид, урвал себе, да?
Теперь он похож не на волкодава, а на какого-то огромного зверя из кошачьих – оглядывается, осматривается, только что не проскальзывает в двери.
Ванная комната Тины никак не рассчитана на присутствие в ней двоих здоровых парней одновременно. Сид может воображать и планировать что угодно, но если, поворачиваясь, каждый раз утыкаешься в кого-то, всё закончится самым очевидным образом – между полотенцесушителем и душевой кабиной, когда Алекс стягивает с него брюки и трусы одном махом, до колен, стреноживает и говорит:
- Ну-ка, постой так.
У него кривая щербатая улыбка и жадный затылок, когда он опускается на колени, и Сид знает, наверняка, что в нем тоже сейчас зудит и свербит адреналин, просится на волю – нетерпеливым злым желанием.
- Ноги, - командует Алекс, тогда Сид чуть съезжает по стене, раздвигая колени.
Это, конечно, не гол в овертайме ванкуверского финала, но тоже неплохо.
Сид не часто вспоминает, как ему пришлось извиняться за Олимпиаду. Нет, не извиняться – компенсировать. Какая, хрен, разница, как назвать алексовскую злость и собственную снисходительность? И чувство вины, добавляющее олимпийской медали вкус перезревшего яблока?
Он не знает, как это понимать и воспринимать – но с каждым новым разом Алекс отсасывает всё лучше. Или они оба подсаживаются всё глубже. И никакие «когда нам будет за тридцать» не помогут.
- Боже, - орет Сид, не сдерживаясь, когда губы, язык и та самая щербинка в зубах выкручивают из него оргазм.
- Я вместо него, - усмехается Ови. – Что, нравится?
Он облизывается, словно подражает пошлым звездам порнухи, смотрит снизу вверх, Сид видит только его хитрые глаза и болтающиеся над грудью толстые золотые цепочки, и Алекс, правда, сейчас похож на какую-нибудь девицу из стриптиза.
Ровно на пару минут – пока тебя не отпустил адреналин.
Добросовестная Тина, догадываясь, что Сид поедет к ней не на приставке играть, постелила свежее постельное белье. Это он обнаружил, пока осматривался, поджидая Алекса. Нью-йоркская не-спортивная толерантность зашкаливает.
Впрочем, до кровати дело пока не доходит. Если уж совсем точно – они до неё никак не дойдут. Как лифт в отелях останавливается на каждом этаже: диван перед телеплазмой выглядит так, словно ждал их всю свою недолгую диванную жизнь.
Сиду нравятся звуки их встреч, настолько, что он всегда пытается их запомнить, но вне встреч звуки обесцениваются. Летний хоккей на баскетбольном паркете – плохой заменитель настоящего.
Ему нравится… ну, для начала – тишина, потому что мобильники выключены и переведены на голосовую почту. А потом - алексовский деревянный акцент, делающий обыкновенные слова непонятно-многозначительными. И еще – мокрое движение, хотя оно не может быть мокрым, но оно такое, когда ладонь с любрикантом проскальзывает по члену.
И ему совсем неинтересно знать, как Ови ведет себя со своими бесконечными русскими подругами, тоже не заморачивается подготовкой, или, наоборот, тщателен? Хотя тщательного Алекса он и вообразить не может. Сид привык к жесткому и медленному, тягуче-болезненному кайфу, давлению в самом начале, когда Алекс сосредоточен и хмур, как будто ему надо доказать что-то очень важное. Потом может пойти по-другому, но в первые несколько минут адреналин опять зашкаливает.
Что там в себе накручивал Алекс после Олимпиады – Сид не знает, но никогда до этого Ови не подставлялся ему с таким удовольствием. И только тогда Сид в полной мере оценил похабную безбашенность татуировок на его бедрах, наглую самоуверенность – кто из них рискнул бы забить себе ползадницы, гей-порно хоть краем глаза все смотрели, и ассоциации более чем неприличны.
Они были жутко злы – друг на друга и на всё вокруг – после почти одинаковых вылетов от долбанного «Монреаля». Конечно, никто не виноват в том, что фартовый Галак поймал кураж, только это оказалось слабым утешением. Сначала – для «Кэпиталз», потом – для «Пингвинз». Злости добавляло и то, что Алекс моментально умчался в Европу, на чемпионат мира, их общий адреналин выжигал всё изнутри, не находя выхода, и…
Все это проскальзывает в воображении, как картинки на темной поверхности выключенной ТВ-панели. За те несколько минут, пока Ови матерится в коридоре, выуживая презервативы из карманов пиджака.
- Ты, что, кино смотреть собрался?
Алекс встает перед ним, загораживая плазму, стену и весь окружающий мир. Можно повернуть голову к окну, спрятаться в осеннем тумане, но Сид смотрит вперед. Где Алекс Овечкин сдувает с квадратной упаковки презерватива несколько пенопластовых крошек. Тех самых, из которых на съемках делали снег.
Никто, кроме них, не знает, но именно сейчас и начинается зима.
Точнее – настоящая Зимняя Классика.