"Охота на единорогов" Мэвис
В рамках свободного участия отзыв на Охоту на единорогов Мэвис по заявке  evenover

Предупреждение: заранее прошу прощения как у заказчика, так и у автора.


Никто не сможет быть вечно слабым,
Никто не сможет сберечь от паденья;
Я оставляю себе право молча смотреть
На тех, кто идет вслед движущейся звезде.
Б.Г.

читать дальшеДля меня говорить о Мэвис – дело безнадёжное. Вот уже больше двух лет я собираюсь с силами, чтобы взять – и сказать, как когда-то неосмотрительно ей обещала. И у меня не получается, сколько бы раз я ни пыталась. Как у той сороконожки, которая задумалась о том, как же она справляется со своими ногами при ходьбе, и тут же в них запуталась. Пока читаешь фик – тебе всё ясно, словно смотришь сквозь кристально прозрачное стекло, но стоит начать его анализировать – и слова исчезают, не родившись. О Мэвис я могу только молчать – настолько выразительно, насколько хватит невеликих невербальных талантов. Но я отдаю себе отчёт, как это бесконечно несправедливо по отношению к прекрасному автору, а потому попытаюсь ещё раз, хотя мне упорно кажется, будто я только лью воду, а всё самое важное, то, что делает фики Мэвис фиками Мэвис, ускользает сквозь пальцы.

Всем заинтересованным лицам известно, как читают фикридеры. Открывая форумский топ, первое, что делает опытный читатель – находит пейринг фика, и в зависимости от симпатии/антипатии к означенным героям либо открывает страницу, либо нет. Фэндом давно разделился на снюпинистов, гарридрачников, снарристов, севлюцистов и прочих, и прочих, и прочих. Однако, хотя Мэвис и принадлежит к числу пишущих снейпоблэк, она автор из разряда тех, которых читают все, несмотря на цеховую (пейринговую) принадлежность. Да и сама она, если взглянуть на её фики, хоть и отдаёт предпочтение Блэку и Снейпу, не боится экспериментировать с другими героями поттерианы.
«Охота на единорогов» как раз подобный случай. Главными героями здесь заявлены Гарри Поттер и Невилл Лонгботтом – не слишком типичные персонажи для пары, не так ли? Но для Мэвис, как я убедилась, нет ничего невозможного. Она умеет найти те нити, которые свяжут героев, да так, что читателю и в голову не придёт усомниться в существовании этих невидимых пут. А для того, чтобы начать искать, она частенько применяет достаточно распространённый в литературе ход - объединяет героев (не обязательно территориально) некой общностью обстоятельств. Просто так проще выделить их из толпы и, выдернув из привычной бытовой кутерьмы, заставить обратить друг на друга внимание, приглядеться получше.
Вот и в «Охоте» Мэвис, хотя и не отгораживает Гарри и Невилла от окружающих на замкнутой и закрытой территории дома в Годриковой Лощине (хотя, конечно, всё же ограничивает их передвижения и круг их общения, поскольку не сделай она подобного – пострадал бы обоснуй), но отделяет их от остальных Избранностью и, в силу этого, обязанностью избавить магический мир от хоркруксов.
В Пророчестве, как мы помним, была вероятность – Поттеры или Лонгботтомы, и поттеровская чаша весов стукнулась о столешницу с «Авадой Кедаврой» в Хеллоуин далёкого восемьдесят первого, оставившей метку волдемортовского выбора на лбу Гарри. По крайней мере, так сказала Ролинг устами Дамблдора. Но куда делась вероятность? «Что остаётся от сказки потом – после того, как её рассказали?» (с). Видимо, в этом вопросе Дж.К. солидарна с Клюевым («Между двух стульев»): если на сапогах шпоры, то ничего иного на них нет, но если шпоры оторвать - на их месте можно представить что угодно. Правда, если вместо шпор к тем же сапогам приладить гвоздики – места для фантазии опять не остаётся…
Но ведь вероятность – такая хрупкая вещь. Тёмный Лорд сделал своим врагом Поттера, в буквальном смысле заклеймив его. Однако приспешники Риддла пришли к Лонгботтомам, в свою очередь метя (не физически) Невилла – возможно, они послужили осуществлением другой стороны вероятности? Избранные - оба, каждый по-своему, с большей и меньшей долей вероятности?.. Во всяком случае, это не кажется нереальным. А уж под пером Мэвис и вовсе приобретает звенящую достоверность.
Автор здесь полагает, что вероятность важна гораздо больше, чем выбор Волдеморта. Кроме того, вовлечение Невилла в историю с хоркруксами определяется наличием одного из них в доме Лонгботтомов и смертью Августы. А ещё: «…теперь мы с Лонгботтомом как привязаны друг к другу. Моими почти случайно вырвавшимися словами. Нашим обязательством. Не знаю, с некоторых пор я перестал верить в случайности и совпадения». Так что же это за случайно-неслучайные слова?

Казалось бы, до седьмой книги у ролинговских Гарри и Невилла не было ничего общего – слишком они разные: характеры, темпераменты, напряжённость жизни, поведенческие и эмоциональные реакции на происходящие события. Невилл существовал для Поттера в формате товарищ-гриффиндорец, сосед по спальне, чуть позже – соратник по партии Отряду Дамблдора. Неуклюжесть Лонгботтома, нерешительность (даже неожиданно перебитая в первой же книге и отмеченная на итоговом собрании Дамблдором), его очевидная неприспособленность к жизни - как вообще, так и в магической её части, и остальные недостатки, начинающиеся на «не», прочно отодвинули Невилла на второй план не только в глазах Гарри, живущего слишком напряжённой жизнью, не способного в силу обстоятельств оглянуться и присмотреться повнимательнее, но и в глазах многих и многих читателей. Смешной толстячок, взрывающий котлы у Снейпа и вальсирующий с ботинком – вот единственная роль, уготованная фикрайтерами недотёпе в эру до-седьмой. Но не у Мэвис.
Одна из черт этого потрясающего автора – умение тонко чувствовать суть вещей. Зацепившие, но не послужившие, опять же, кардинальной перемене общественного мнения, эпизоды в четвёртой книге – с «Круцио», информацией о судьбе Фрэнка и Алисы Лонгботтом, а потом в Святого Мунго, - для Мэвис стали одним из краеугольных камней в «Охоте». «- Я все думаю, что лучше. Или нет, что честнее: так, как у тебя. Или так, как у меня», - говорит её Невилл. А Гарри словно откликается (теми самыми не-случайными словами): «Мы можем хоть немного исправить это. Нет... не исправить. Отомстить. Мы можем уничтожить его. Ты и я. Мы вдвоем». И отсюда вытекает первая точка их соприкосновения – да такая, что Пророчество уже вовсе не кажется основополагающим.
Очень чётко, с присущей ему проницательностью общность молодых людей вычленяет ревнивый Рон:
«- Мы все время были вместе, все шесть лет, а теперь ты с ним. Когда опасно, когда мы должны быть рядом!
- Вы не будете рядом именно потому, что это опасно!
- О, конечно, мы же не Избранные! В чем наша вина? В том, что у нас родители живы?»
Разумеется, слишком горячий и склонный рубить с плеча рыжий Уизли не способен увидеть всё, но он безошибочно попадает в корень. И как бы не злился и не обижался на друга Гарри, как бы не отказывался принять эту частичку правды – но да, на данный момент от старых и преданных друзей его отгораживает и то, что у них родители - живы. И потому, что сиротство (пусть у Невилла оно и не номинальное) роднит Поттера и Лонгботтома, и потому, что Гарри не чувствует себя вправе лишить родителей – детей. Слишком больно терять родных людей, и он это знает…

Конечно, как Мэвис прекрасно даёт нам понять, всё намного сложнее, ведь у Гарри эмоциональный диапазон намного больше чайной ложки. Их с Невиллом связывает ещё и хрупкое нечто, которое так ясно видно в тексте и так трудно сформулировать, вытаскивая на свет. Ведь оно и зарождается также незаметно, так же воздушно, проявляется мелкими штрихами, невесомо ложащимися на восприятие читателя. Кто такой Невилл, появившийся в начале фика в Годриковой Лощине, для Гарри? Почти незнакомый парень, с которым практически не о чем говорить. Да, конечно, они могут разговаривать «обо всем подряд: о квиддиче и уроках, о Дурслях и дедушке Невилла, о телевизорах и кулинарных чарах», да только всё это – «тысяча ненужных, неважных, но таких прекрасных, таких замечательно бесполезных теперь вещей», и позволить себе заниматься настолько пустым (с виду) препровождением времени можно только с хорошим другом. И они дойдут до этой стадии, но сейчас… Мэвис очень точно и ёмко обрисовывает ситуацию: «Гарри тоже, наверное, чувствует себя неловко: словно мы встретились случайно на улице и после нескольких необязательных фраз не знаем, о чем говорить. Ну да, все привыкли к толчее на вокзале и в Хогвартс-экспрессе, тогда сразу понимаешь, что вот, начинается новый учебный год, и многое остается за стеной, отгораживающей платформу 9 и 3/4, но сейчас всё не так.
Он смущенно говорит: «Привет, Невилл» и «Привет, Тревор», ведет меня по коридору, объясняя на ходу: кухня и столовая – «Ну, мы с Ремусом так её называем, хотя еще ни разу там не обедали», - несколько небольших комнат – «Это… не знаю… Здесь я просто люблю сидеть, а потом спальни, вот твоя. Ты приходи в столовую, мы ждем».
«Привет, Невилл» и «Привет, Тревор» - как будто парень и его жаба – явления одного порядка, а потом – спроваживание обоих в отведённую комнату, и «мы с Ремусом» сейчас важнее, поскольку это возможность уйти от неловкости посредством присутствия третьего человека – взрослого, умного, знающего, как себя вести с почти-чужаком. У мальчиков впереди долгий путь до того сгоряча заявленного «вдвоём», и Мэвис ведёт нас по нему с точностью ювелира, проделывающего тончайшую работу. Мы видим каждый их шаг навстречу, мы чувствуем каждую их эмоцию, мы верим каждому их вздоху, в том числе и потому, что повествование ведётся попеременно то от лица Поттера, то от лица Лонгботтома – автор даёт нам взглянуть на происходящее с обеих сторон.

А начинается всё с кульминации – достаточно эффектный ход, в данном тексте призванный не только привлечь внимание читателя и немного его шокировать, но и без промедления окунуть в атмосферу, царящую в доме в Годриковой Лощине (и, соответственно, главенствующую в фике – ведь мы почти не выходим из этого дома), а заодно – на мягком контрасте – дать почувствовать разницу в отношениях мальчиков «теперь» и «тогда»… Только знаете, за что я ещё люблю Мэвис? За её непредсказуемую человекость. Вот с чего бы вы начали кульминационную сцену в первых строках фика? Логично сразу же – с погони, стрельбы, ключевого диалога, так? А Мэвис?
«Никогда бы не подумал, что я полюблю мыть посуду. Но вдруг оказалось, что если за твоей спиной не бубнит о чем-то тетушка Петуния, а Дадли не ставит грязную тарелку на стопку уже вымытых, это не такое уж противное занятие.
…теперь я церемонно, словно соблюдая ритуал, мою, споласкиваю, вытираю, расставляю…»
Не самый завлекательный зачин для фанфика, согласитесь? Однако цепляет. На мой взгляд – именно своей обыденностью, простотой, знакомостью действий. Мытьё посуды - слишком человеческое занятие.
И вот мы, под «тихое позвякивание тарелок, плеск воды в раковине, под еле слышный шорох лопающихся пузырьков пены» уже оказываемся в доме, и видим кухню, и Гарри с полотенцем на шее, и вместе с ним придумываем письмо Гермионе. Изначально настораживает слово «придумываем», затем брови невольно хмурятся от «нескольких часов», в течение которых, оказывается, придумывается послание, а потом, после самих безобидных строк к подруге, сердце и вовсе замирает в нехорошем предчувствии: «…у меня получилось написать такое правильное, такое лживое письмо. Гермионе» (кстати, обратите внимание в цитате на поставленную точку – Мэвис даже знаками препинания говорит так много, как у других зачастую не выходит и несколькими словами). Значит, не всё ладно в жизни Поттера, несмотря на мирную, вроде бы, окружающую картину.
На мягких лапах повествование пробирается дальше, описывая тихие картинки быта в доме, Хедвиг, Невилла, Ремуса, и тревожные краски ложатся на полотно искусными мазками, чтобы привести к заключающей главу «Аваде» (не будем забывать, что фанфик написан на олимпиаду Снарри-форума и принадлежит команде «Ангст»).
Почти все последующие главы – ретроспектива, которая и приведёт нас к смертельному заклятью.

Начинает Невилл. И мы видим его – стеснительного мальчика, вроде бы знакомого нам по канону. Однако у Ролинг он схематичен и неявен, а Мэвис, беря его вторым главным героем и выбирая изложение от первого лица, делает его настоящим. И не возникает и тени сомнения, что Лонгботтом действительно такой – мягкий и глубоко страдающий, внимательный и добрый, обращающий внимание на детали и подбирающий слова, неуверенный в себе, а потому всегда ищущий опоры в ком-то ином… Всё это постепенно, за время прочтения, складывается в образ живого человека.
«У Минервы Макгонагалл – старые пальцы. Нет, не так: пальцы… немолодой женщины. Я столько раз смотрел на её руки во время уроков, пытаясь запомнить то или это движение; уловить-увидеть ток магии между её рукой, палочкой и трансфигурируемым предметом – бесполезно, конечно, но я все равно следил. И никогда не видел, насколько они похожи на пальцы бабушки. То есть, были похожи. И это завораживает, я никак не могу поднять голову. Оторвать взгляд от её руки, лежащей на моем колене. А она, наверное, думает, что я плачу».
Это только первый абзац, но человекость Мэвис, о которой я говорила, снова тут как тут: старый как мир и действенный приём думать о чём угодно, кроме того, что тебя пугает, огорчает, сводит с ума… Не забыты и индивидуальные особенности персонажа – стоит только взглянуть на ассоциативный ряд, и понимаешь – да, думает Невилл.
«Кажется, я начинаю понимать, как чувствуют себя мандрагоры перед пересадкой. Сейчас тебя дернут, отрывая от привычной почвы, и, не обращая внимания на жалобные вопли, воткнут в другой горшок, ничего не объяснив. Потому что «так надо».
Конечно, по своей натуре Лонгботтом – ведомый человек. Если ему говорят – «так надо», он послушно следует инструкциям. Но как интересно наблюдать за его миром изнутри, за тем, как работает у него голова… О нет, Невилл совсем не глуп – впрочем, он не глуп и в каноне, так что его образ в «Охоте» у меня лично противоречия не вызывает. Напротив, перед глазами встаёт как живой слишком мягкий и неконфликтный парень, который не во всём согласен с тем, как строят его жизнь, но не имеет сил возразить. Кроме того, внутренне он явно старше своих семнадцати. Думаю, если бы властная бабушка и многочисленные родственники выпустили его из своих цепких лап, хоть немного меньше стараясь делать «всё для его блага», скромный Невилл был бы гораздо счастливее и вместе со своей «неприспособленностью» прекрасно существовал в этом мире… Во всяком случае, попадая в Годрикову Лощину, Лонгботтом о своей родне почти не вспоминает, и явно ощущает себя неплохо в компании малознакомых людей – сокурсника и бывшего учителя, к тому же ведь ещё и оборотня…

Мальчики быстро находят и баланс в работе по дому, и новые точки соприкосновения…
«Утром, когда я обнаружил на кухне невообразимо вкусную кашу, в которой от обыкновенной овсянки осталось одно название, и яичницу, и тосты, – я не выдержал и полюбопытствовал, не у хогвартских ли домовиков он учился потихоньку.
Он засмеялся, в первый раз после приезда, и рассказал, как они вместе с бабушкой учились готовить по-маггловски, разводя огонь в огромной старой плите.
- Они же все думали, что я сквиб. И даже кулинарные чары освоить не могу. Вот и пришлось…
- Трудно было?
Он сразу понимает, что я не о кухне.
- Обидно.
Он стоит рядом и смотрит, как я мою посуду. Ну, должен же я что-то делать по хозяйству?
- Ты – не такой, как все. И как только начинаешь понимать, что от тебя требуется, так сразу все оказывается еще сложнее. Особенно когда у тебя в предках чуть ли не Джон Ди, - он опять улыбается – неловко, - а, может, и сам Мерлин. Бабушка так боялась, что я не получу письма из Хогвартса. И никто не говорит прямо, но ты сам понимаешь, что… неудачник, да?
Я могу понять его в сто раз лучше, чем все его родственники. Потому что «не такой, как они» - это и про меня тоже. И ты иногда прислушиваешься к себе по ночам, пытаясь разобраться, что в тебе не так».
А Избранность, однако, не только розы приносит, а?

Тем временем, новую ношу на плечи «неудачника» уже возложили, и он принял её с той покорностью судьбе, с которой принимает всё. Разве что только немного сорвался в самом начале, когда узнал, что именно из-за хоркрукса, хранившегося в их доме, и лишился родителей. Но взял себя в руки удивительно быстро, и втянулся в дело – тоже…
«Мы… почти не говорим, точнее, говорим обрывками фраз, пытаясь понять, как уничтожить хоркрукс…
- Его не сломать…
- Где это спрятано, интересно? В зубцах? Или там, где инициал?
- Расплавить?
Я качаю головой. Слишком просто.
Нет, еще проще.
- А если… им надо причесаться?
- Нет. Причесываться постоянно. Дамблдор носил кольцо, не снимая.
- Попробуем?
Невилл берет гребень и кончиком пальца проводит по зубцам.
- Острые…
- Осторожней. Вот что: давай начну я».
Вот и начинает разворачиваться, расти «вместе». Словно игроки в пинг-понг нашли друг друга: подача – поддержка и подыгрывание…
Чем замечателен Невилл – так это тем, что на него можно положиться. Это всегда твой надёжный тыл. Как бы ни трусил, он не отступит, и делать будет то, что считает правильным, даже, я бы сказала, благородным. Иногда положительному герою, дабы добиться своей цели, приходится совершать не слишком благовидные поступки, верно? Так вот – в таком случае не стоит этому герою брать с собой Невилла. Поскольку если тот увидит, что положительный герой попирает свои собственные идеалы, он станет ему противиться со всей возможной силой, невзирая на чины и звания…
Так и тут – для начала, Лонгботтом отказывается расчёсывать Поттера хоркруксом-гребнем чаще одного раза в день, затем - отбирает у Гарри хоркрукс-медальон… Однако чаще Невилл всё же оттеняет, чем действует – спорит с Ремусом Гарри, решает уйти из дома – тоже Гарри… Но вот произнести непростительную «Аваду» доверено всё же ему. И он справляется, как аккуратный и старательный ученик.

Ещё одна характеристика Невилла – чУдная придумка Мэвис:
«- В тебе очень много магии. Я её чувствую. Знаешь, как саламандры чувствуют огонь. От неё тепло….
- Правда? А почему ты никогда об этом не говорил раньше?
- А ты не спрашивал. Да и я не задумывался. В Хогвартсе она… поет везде, она как воздух там. Как ветер. Как вода. Но вот тут, когда никого нет рядом…
- Чистокровный, - восхищенно говорит Гарри. – Это потому что ты – чистокровный. Никогда не думал, что смогу это понять. Подсмотреть у кого-то.
- При чем тут чистокровный?
- У меня этого нет. Хогвартс – и Хогвартс. Замок, школа. Что-то домашнее. Родное. Не думаешь о магии.
- Я думаю, это потому что у меня её очень мало. Поэтому я так чувствую чужую. Знаешь, вот саламандра, - прицепились же ко мне эти духи огня, - вот когда она танцует уже на углях, она цепляется за этот жар, да? Так и я – цепляюсь за чужое.
- Не чужое. Это – твое».
Это действительно – его, Невилла Лонгботтома. Ещё один стержень, помогающий держаться. На самом деле, он удивительный. Столько всего различного было у него в жизни, что должно было сломать его – такого робкого, нерешительного, замкнутого, неприспособленного… Начиная с того, что он постоянно жил, не оправдывая надежд своей родни, и чувствовал это, и заканчивая тем, что на него возложили ответственность погубить Волдеморта. Должно было, но не сломало. А, как известно, то, что не ломает нас, делает нас сильнее.

Гарри. В этом фике он какой-то… очень спокойный. Возможно, так действует на него дом, возможно, окружение – ни Люпин, ни Лонгботтом не способствуют взрывам темперамента, - а, возможно, его придавила ответственность. Однако всё-таки это – Поттер. Возможно, тоже старше своих лет, но Поттер.
«- Собственно, я хотел извиниться за вчера. Я испугался. А ты совсем не боишься?
Он задумывается. Смотрит на небо, словно проблескивающее между листьев солнце поможет найти ответ, потом снимает очки, щурится.
- Боюсь, что мы не успеем».
И это всё, чего он боится – не успеть. Ведь люди, имевшие дело с хоркруксами, умирают: сначала Августа Лонгботтом, затем Нимфадора Тонкс, потом Билли Уизли… Первую смерть списали на случайность – всё же Августа была в солидном возрасте. Но когда в доме в Лощине Годрика с чашей-хоркруксом появляется Билли, все уже знают: исход предрешён…

С виду, именно здесь прихрамывает обоснуй, ведь Лонгботтомы много раз брали гребень в руки, Невилл даже играл с ним, наматывая волосы единорога. И Флетчер, владевший медальоном до Тонкс, нисколько за это время не пострадал. Да и в сейфовую ячейку банка Гринготтс кто-то же положил чашу – значит, к ней прикасался! Но, я думаю, тут дело вот в чём: пока ты не знаешь о сущности предмета, пока он для тебя – всего лишь гребень, медальон, чаша, и не более того, заключённая в ней часть души Риддла не причинит тебе никакого вреда. Ведь привлекать к себе внимание – не в её интересах, а частые смерти хозяев этих вещей, безусловно, привлекли бы к ним внимание. Однако если ты понимаешь, что именно перед тобой, мало того – собираешься причинить хоркруксу вред, да ещё так явно сопровождаешь своё намерение словами: «Я принес вам часть души Того-кого-нельзя-называть. Уничтожьте её», - вот тогда расплата неминуема.

Но пока мальчикам везёт. Пока они расчёсывают волосы гребнем, носят медальон, пьют из чаши и всё ещё живы…
Хотя нет, Гарри боится не только не успеть. Есть ещё одна вещь…
«Я боюсь, что третий хоркрукс опять достанется ему. Что чаша треснет в его руках.
И в этот момент я готов на все – на торг с кем угодно».
Да, ради того, чтобы дорогой тебе человек жил, многие готовы на торг с кем угодно… Но когда же это случилось? Когда Невилл Лонгботтом стал так важен для Гарри Поттера?
«- Гермиона? – спрашиваю я.
Он трясет головой…
- …как мы можем… Я не хочу втравливать её в это. Я хочу, чтобы у неё и у Рона все было в порядке.
- Тогда хорошо, что это я, да?
- Честно? – он успокаивается потихоньку. – Если бы мне сказали об этом весной, я не согласился бы. А теперь – да. Хорошо, что это ты.
- Не так жалко, - улыбаюсь я.
- Нет. Просто ты понимаешь. И вряд ли я справился бы один, - он тоже улыбается. - Ты же со мной, да?
- Да».
На диалогах, на мелких деталях, на спонтанно возникших в «полуучебных» (после выпитого вина) целях поцелуях, на общем настрое Мэвис аккуратно подводит нас к той щемящей нежности, которая рождается между мальчиками. Любви, которая, разумеется, бьётся у Гарри гораздо горячее и ярче, чем у сдержанного Невилла:
«Интересно, что должен чувствовать человек, которого лишили цели в жизни? Тебя готовят к этому несколько лет, ты проходишь через потери, через боль, ты проходишь через кучу вещей, о которых ничего не хотел бы знать – и ты готов, наконец. Ты готов убить и умереть. За твоей спиной их тени – мама и папа, Седрик и Сириус, Альбус, Тонкс, Билли, Августа Лонгботтом. Они ждут от тебя не мести, нет. Воздаяния. Справедливости.
И ты стоишь, боль и ярость становятся подобны клинку в твоих руках. Ты ощущаешь в пальцах выкованную из них обжигающую рукоять. Его лезвие – твоя любовь. Можно ли убить любовью?..
Ты, как дурак, пытаешься решить эти вопросы. Ты, само собой, не хочешь умирать. Но еще больше ты не хочешь утянуть с собой человека, который встал рядом случайно, и оказался слишком близким. Слишком подходящим. Слишком всем».
Ключевое слово здесь – слишком. Что-то не так с Поттером, что-то происходит с ним, и лишь к концу мы узнаём – что. Оказывается, последний хоркрукс – он сам… И коварная волдемортова часть души пытается играть на его чувствах к Невиллу, заставляя желать бессмертия – для двоих. Чтобы быть вместе вечно. Чтобы забыть боль потерь. Чтобы весь мир положить к ногам того, кого любишь.

Да только Лонгботтом никогда не согласится променять мир на себя. И Поттеру не позволит тоже. Я ведь уже говорила о его особенности быть благороднее благородного героя? И он – не позволяет. Возвращая своего Гарри – так, как умеет, единственным доступным ему способом. Он не герой, нет. Он помощник героя. И если всё, что он может сейчас сделать для героя – это минет, он его сделает.
Единственная за фик R-сцена приводит к нужному результату – Поттер временно вырывается из плена захватившей его души Волдеморта. Но оба понимают, насколько зыбко равновесие, насколько близок к победе в захвате молодого тела Тёмный Лорд. После чего и звучат заветные слова «Я принёс…», а в ответ сверкает зелёная вспышка смертельного заклятья…

Ещё одна вполне канонная деталь в характере Гарри: болезненная, до дрожи, неприязнь к Снейпу. Я бы всё-таки не назвала это ненавистью. Скорее, какой-то брезгливо-ревнивой зацикленностью. Узнав, что Орден поддерживает связь с зельеваром, мало того – советуется с ним по столь важным вопросам, как хоркруксы, Поттер, как можно было бы ожидать при жгучей ненависти, не рвётся его убить, а совершенно выходит из себя и сбегает из дома. Почти та же реакция – при известии, что ещё один хоркрукс - Нагайну – убил Снейп, как и самого почти-буквально-бездушного-тирана. Гарри бы следовало ощутить прилив сил – ведь победа над Волдемортом означает жизнь для них обоих (поскольку тогда он ещё не знает о притаившейся в нём самом частичке, готовой вновь возродить Тёмного Лорда), однако…
«Я должен был бы обрадоваться. Я мог бы крикнуть: «Да! Да! Всё! Мы помогли сделать это! Мы сделали! Три хоркрукса – это наших рук дело! Мы свободны!» Я мог бы обнять Невилла и Рема, но я стою, уставившись на Люпина так, словно он опять предал меня.
Нет, не он. Он – лишь гонец, выпусти меч из рук, Гарри. Никого не надо защищать. Никого не понадобится убивать.
Это Снейп.
Это опять Снейп».
И недаром именно тут, на пике испытываемых сильных негативные чувств, в Поттере столь явно просыпается хоркрукс:
«Мне плохо, да. Если бы еще я понимал почему. Мне больно. И пусто… так пусто внутри. Как будто я – сосуд, приготовленный для чего-то. И этого «чего-то» все нет и нет, и ожидание мучительно…
Пустота внутри звенит как натянутая нить, она …тонкая и гулкая одновременно».
Всё, превращение началось. То ли потому, что все остальные частички уничтожены, и осталась одна-единственная возможность возродиться, то ли потому, что столь близкое соседство товарок повлияло на активизацию процесса (недаром же с тех пор, как начал расчёсываться гребнем, Гарри перестал что-либо ощущать через шрам), то ли и впрямь сплав любви к одному и не-любви к другому, смешанные с разочарованием и виной, дали толчок, а, может быть, и всё это сразу – кто знает? Важен факт: теперь иного пути не осталось, кроме «…Уничтожь её!». И Лонгботтому хватает силы воли уничтожить.
Вся последняя глава от него – об этом. Именно о том, как ему хватило. И силы, и воли, и… любви…

Из героев второго плана в фике появляются на более или менее продолжительное время уже упоминавшиеся Ремус Люпин, Минерва Макгонагалл, Нимфадора Тонкс, Рон и Билл Уизли, да ещё – в воспоминаниях Невилла – Августа Лонгботтом. Не скажу, чтобы они играли в повествовании большую роль, но они не выглядят ни лишними, ни картонными. Небольшие подробности (как, к примеру, откровения Уильяма о недо-оборотничестве или описание Ремуса после смерти Тонкс и после возвращения мальчиков из леса) делают их понятными и близкими, заставляют переживать за их судьбу. Но всё же, конечно, второстепенные герои служат лишь цели ярче оттенить идею и героев фика. Не они сейчас интересуют Мэвис (да и нас), а потому, не дав им стать «только декорациями», она как бы откладывает их «на потом». Потому что с теми характеристиками, которые она успевает им дать, их можно брать «готовенькими» и ваять новый фанфик. Правда-правда.
Ещё один герой – это дом, описаниям которого, вроде бы, и не уделяется много места, но кусочки его, разбросанные по тексту, невольно собираются если не в трёхмерную картинку, то в кокон ощущения – точно. Главное в нём не стулья, шкафы и расположение комнат. Главное – он сам, дающий приют, обволакивающий, даже где-то баюкающий в себе живущих в нём людей. В этом плане ему сильно проигрывает лес, в который на несколько дней сбегают мальчики. На фоне дома он слишком бледен и слишком похож по атмосфере. С другой стороны – вполне может быть, именно так и было задумано: смена обстановки почти ничего не меняет в окружающем молодых людей мире: они по-прежнему вместе, вдвоём, и их единство - определяюще, где бы они ни находились…

Развязка фика удивляет (особенно в плане того, что кульминацию мы пронаблюдали сразу же, и далее с неохотой к ней шли, зная, что вся нежность, вся теплота героев друг к другу – ненадолго), но удивляет приятно. Так что если кто-то боится читать, потому что «все умерли», должна утешить: умерли не все. Конечно, «ангст» в шапке обязывает, и «счастья всем, и никто не уйдёт обиженным» быть не может. Но и безнадёгой тут не пахнет.
Ещё одна особенность Мэвис, за которую я её люблю (которая там по счёту?): даже если у неё умирают всё-таки все, после прочтения не остаётся беспросветного чувства, и желание пойти и повеситься на ближайшем дереве не возникает. По крайней мере, у меня. Печаль – да, боль – пожалуйста, тоска по несбывшемуся – сколько угодно… А уж если выживают…
Тут надо сказать об эпилоге. Он есть. И как раз такой, какой хотелось бы видеть – максимально благополучный при описанных обстоятельствах. Да, между развязкой и эпилогом прошло пять лет, но, честно сказать, я не уверена, что для Невилла всё могло обойтись так легко. Всё-таки когда у тебя отняли один из стержней, составлявших твоё существо… Но верить хочется. Очень. В лучшего флориста Британии, в Лендинг, в фестиваль в Голландии, в дружеские пикировки, даже в геймера… А потому предлагаю условно считать, что Лонгботтом оказался ещё сильнее, чем мы думали.

Наверное, вы меня спросите: а причём тут охота на единорогов? А ни при чём. Охоты тут нет. Насколько я помню, у Мэвис никогда не бывает активных действий и массовых убийств, батальных сцен и крови по колено. То есть они могли быть – в прошлом, из которого герои и приходят к нам, неся на себе немалый груз пережитого, но вот в описываемый момент – нет, ничего подобного. Но это ничуть не умаляет того, как автор умеет выворачивать читательскую душу. И тут налицо высокое писательское мастерство: зацепить несомненно по-ангстовски исключительно человеческим, без привлечения страшных, ужасных сцен насилия, надругательства, без посторонних безвинных жертв.
Да, охоты тут нет. А вот единороги – есть. Но где они и зачем, вы поймёте, только прочитав фик сами. И придут они к вам в любом случае, ведь фраза про девственниц, которые должны единорогов призывать-приманивать – всего лишь ошибка в «Энциклопедии сверхъестественных существ»…

Мэвис говорит, что не любит свои фанфики. И да, я верю, что не любит. Но могу сказать с уверенностью: она любит тех, о ком пишет. По крайней мере, в момент работы над текстом. Иначе её герои ни за что не получались бы такими знакомыми, дорогими сердцу и человечными. Да и вообще – иначе к чему бы ей писать? Ведь, как уже упоминалось, «Что остаётся от сказки потом – после того, как её рассказали?» Остаётся послевкусие. И если оно столь богатое, как после прочтения фиков Мэвис – значит, работа автора проведена не зря, и есть за что сказать «Спасибо».
А мне следует добавить ещё и «Извини».
Извини, пожалуйста, Мэвис. И за то, что когда-то пообещала тебе рецензию, и за то, что так долго не могла ничего написать, и, главное, за то, что наконец-то написала (тем более, его и рецензией-то назвать затруднительно). Потому как выразить в словах то, что делаешь ты, не в моих слабых возможностях. Я не Невилл. Я не гожусь даже в помощники героя.
Так что давай я попробую научиться на своих ошибках и никогда больше не стану обещать тебе рецензий, а стану продолжать молчать – настолько выразительно, насколько хватит моих невеликих невербальных способностей.
Никто не сможет быть вечно слабым,
Никто не сможет сберечь от паденья;
Я оставляю себе право молча смотреть
На тех, кто идет вслед движущейся звезде.
Б.Г.

>

URL записи

Комменты отключаю. Автора рецензии любить и ласкать там

Про водку и пиво ностальгически
to auden

Журавль, оставшись без синицы,
Взлететь уже не успевает
И местные климат поливает,
На юг инстинктами влеком.
От Средиземья до больницы
Три остановки на трамвае,
Но, хвори преодолевая,
Опять учусь ходить пешком.

Мне на макушку дождик сеет,
На пятки осень наступает,
Велит занять и выпить водки,
Забыть, что водка — это яд.
В соседнем парке карусели
Лениво лязгают цепями,
И все летающие лодки
На вечном якоре стоят.

А я ей говорю — не каркай,
Что горек суп, а жемчуг мелок,
Я блефовала, как умела,
Ведь не обманешь — не продашь,
Я тоже рисовала карты,
Шурша конфетною оберткой,
Дыша водицею забортной,
И так же грызла карандаш.

Ну что она ответит, кроме
Того, что алый цвет — нестоек,
Что путь прямой начерчен криво
И поцарапан переплет?
Вернусь назад и дверь открою,
И сяду за свободный столик,
И крикну — Сэм, налей мне пива!
А он услышит — и нальет.